ЧЕРЕЗ РАССВЕТ (роман) Глава 2
- Кто это тебе весь месяц названивает по вечерам, а? Отвечай, тетя Тоня! – не без легкого ехидства заговорила, едва переступив порог тесной кухни, толстая дородная женщина предпенсионных лет. - А тебе какое дело, тетя Аня? – последовал спокойный ответ. Антонина стояла у плиты и следила, чтобы варящиеся в кипятке макароны не прилипали ко дну кастрюли. - Любопытно просто, - ответила на это та. - А ты знаешь, как говорят: «Любопытство – не порок…» - Знаю. «… а простое свинство». Так кто? - Кто, кто? Жених – вот кто! Иди в баню. - И названивает, и названивает… - уже с легким раздражением запричитала Анна. - Да он целую неделю мне не звонил, - с неожиданной энергией резко возразила Антон, - а сегодня всего минуту поговорили с ним – и все. - Знаем мы ваши минуты! - заворчала уже прямо по-старушечьи Анна. – То-то я замечаю, что ты опять красить губы и брови начала. Десять лет не красилась, а тут теней всяких да помад понакупила… - Во-первых, не десять, а три года. Ведь Сережа… - он погиб ровно три года назад! А во-вторых, - она смахнула слезу, - просто одна девчонка у нас на работе торгует косметикой. Мне понравилось – вот я и купила кое-что. - Просто девчонка? – не унималась, однако, ее сестра (ибо это была одна из двух ее старших сестер). – Ну да, просто девчонка! А почему же ты у этой «просто девчонки» раньше ничего не покупала? - Денег свободных было мало – вот и не покупала. Долги надо было отдать, что остались после Сережи. Да и не хотелось особо. Все это в моем возрасте – что зайцу стоп-сигнал. - Вот и остановись вовремя. А то… - Что «а то»? Ну что «а то»? – не выдержала, наконец, младшая сестра. - Я же сказала уже тебе, что это просто один мой старый знакомый иногда мне звонит. Не больше. - Из старых знакомых, девочка моя, часто получаются новые мужья. Ты это знаешь? - Знаю. И получше тебя. Но из него не получится, можешь не волноваться. - Как знать! Это еще бабушка надвое… - Кстати, бабушка наша его знала. И уважала. Да и ты его знаешь, просто – забыла. Анна удивленно повела бровями: - Вот как! И кто же это? Владик твой замороченный, что ли? - Нет. Данила. - Да-а-нила? Ах, Данила! Это тот, который (как наш отец о нем однажды сказал) «ни рыба - ни мясо»? Он, что ли? Вот уж не думала, что ты… - Послушай, сестра! – резко оборвала ее Антонина. – У тебя своя жизнь, у меня – своя. Иди, ради Бога, в баню. Запарила уже своими разговорами. И, резким движением перекрыв газ на плите, она стремительно вышла в коридор, пройдя по которому, затем закрылась в своей комнате и разревелась там. Читатель, вероятно, уже понял, что в этой главе мы перенесли его в дом той, которая только что разговаривала с Данилой Тулиным по телефону – женщины, которую все очень странным образом именовали, почему-то, Антон, хотя она и носила самое обыкновенное женское имя – Антонина. Тоня, Тонечка – редко кто так называл ее, и она уже со школьных лет свыклась со своим «Антоном». По характеру она была прямой и независимой, нрава доброго, и хотя образованность ее в некоторых областях порой оставляла желать лучшего, этот недостаток с лихвой покрывало ее справедливое, чистое и честное сердце. Замечательной чертой ее было также и то, что она никогда – или почти никогда – не теряла спокойствия духа и оптимизма, даже когда порой плакала, как сейчас. Запершись в своей комнате и, словно мальчишка, вытирая слезы кулаками, она подошла к столу у окна, где в рамке под стеклом стоял большой портрет ее погибшего мужа – и разрыдалась еще сильнее. «Сергей, Сергей, - застонала она. - Ну, почему ты ушел? Почему ты ушел от меня? Что мне теперь делать? Что?...» И не в силах больше сдерживаться, она с размаха бросилась на диван лицом вниз и зарыдала так, что тело ее стало сотрясаться, словно в судорогах. - Тоня! Тоня! Что с тобой – раздалось за дверью. – Открой! - Ничего! Уходи! Оставь меня в покое! - Прости - я же не хотела. Прости, – почти заскулила за дверью перепуганная Анна. – Открой, прошу тебя. - Уходи, сказала. Не лезь ко мне - мне сейчас не до тебя. - Тонечка, ну прости меня. Дура я. - Простила уже, – отозвалась из-за двери Антонина. – Иди. Мне надо побыть одной, чтобы успокоиться. А ты пока макароны обжарь на сковородке. - Ладно, уже иду. Приходи ужинать. Через пять минут уже все будет готово. - Ладно. Иди, не переживай – со мной все нормально. Успокоив, таким образом, сестру (хотя сама все еще не успокоившись), Антонина снова легла на диван, на этот раз – лицом вверх, и, протянув руку к книжной полке, не глядя достала оттуда первую попавшуюся под руку книгу. Раскрыв ее тоже наугад и надеясь, что это поможет ей вернуть душевное спокойствие, она, даже не взглянув на название книги и нисколько не поинтересовавшись автором, попробовала немного почитать… «Старец Зосима был лет шестидесяти пяти, происходил из помещиков, когда-то в самой ранней юности был военным и служил на Кавказе обер-офицером. Без сомнения, он поразил Алешу каким-нибудь особенным свойством души своей. Алеша жил в самой келье старца, который очень полюбил его и допустил к себе. Надо заметить, что Алеша, живя тогда в монастыре, был еще ничем не связан, мог выходить куда угодно хоть на целые дни, и если носил свой подрясник, то добровольно, чтобы ни от кого в монастыре не отличаться. Но уж, конечно, это ему и самому нравилось. Может быть, на юношеское воображение Алеши сильно подействовала эта сила и слава, которая окружала беспрерывно его старца. Про старца Зосиму говорили многие, что он, допуская к себе столь многие годы всех приходивших к нему исповедовать сердце свое и жаждавших от него совета и врачебного слова, - до того много принял в душу свою откровений, сокрушений, сознаний, что под конец приобрел прозорливость уже столь тонкую, что с первого взгляда на лицо незнакомого, приходившего к нему, мог угадывать: с чем тот пришел, чего тому нужно, и даже какого рода мучение терзает его совесть, и удивлял, смущал и почти пугал иногда пришедшего таким знанием тайны его, прежде чем тот молвил слово. Но при этом Алеша почти всегда замечал, что многие, почти все, входившие в первый раз к старцу на уединенную беседу, входили в страхе и беспокойстве, а выходили от него почти всегда светлыми и радостными, и самое мрачное лицо обращалось в счастливое. Алешу необыкновенно поражало и то, что старец был вовсе не строг; напротив, был всегда почти весел в обхождении. Монахи про него говорили, что он именно привязывается душой к тому, кто грешнее, и кто всех более грешен, того он всех более и возлюбит…» - прочла она длинный абзац на раскрытой странице, постепенно осознав, что держит в руках один из томов «Братьев Карамазовых» Ф.Достоевского. Ей вспомнилось, что когда-то давно, пожалуй – очень давно, она уже читала эту книгу, и даже не раз. Какое это было чудесное время, подумалось ей. Ведь тогда с ней были два ее хороших и умных друга – Влад и Данила, оба школьные отличники и интеллигенты, и с ними она чувствовала себя уверенно и свободно. У других девчонок в классе не было таких друзей, и потому ей даже завидовали. «Что они в ней нашли, - недоумевали те, - чем она заслужила такое к себе внимание?» И пусть порой ей приходилось не соглашаться, протестовать и иногда даже просто бунтовать против мощного влияния ее неординарных друзей на свое слабое женское естество, все же она понимала, что без них жизнь ее была бы намного беднее и серее, нежели с ними. Она любила их, каждого по-своему, и она знала, что и они тоже любят ее, и тоже – каждый по-своему. И если Данила был всегда ей как брат и друг, то Влад долгое время казался каким-то сверхчеловеком - вероятно, из-за своей необычной целеустремленности, так что она, в конечном счете, даже влюбилась в него. Все это вспомнилось ей сейчас, и свет, пришедший из далекой юности, как будто бы рассеял мрачные тучи вокруг ее сердца, вызванные острым, как нож, воспоминанием о недавней смерти мужа и теперешним состоянием тягостного одиночества. Ей ощутимо полегчало. Полежав еще немного и окончательно успокоившись, она встала, поправила на себе халат, быстро расчесала волосы и, взглянув через зеркало в свои немного припухшие и покрасневшие от слез глаза, отправилась снова в кухню, где сестра уже поджидала ее за накрытым для ужина столом. - Тоня, давай выпьем, а? – сказала та. – Мне на работе сегодня коньяк подарили. Тебе налить? - Давай. Но только немного. И кто это у тебя на работе такой щедрый? Коньяки дарит! - Клиенты. - Ну что ж, значит, хорошо работаешь! - Как-никак, лучший мастер, как говорит начальство. - Оно и видно – вон, ходишь весь день вся растрепанная. - Так сапожник же без сапог! Они рассмеялись. Выпив по полрюмочки коньяка и принявшись за еду, они теперь снова были теми сестрами, что и раньше – уживчивыми и веселыми. - Слушай, я давно хотела тебя попросить: сделай ты мне, наконец, приличную стрижку, - сказала Антон. – Не знаю, но мне кажется, что средней длины волосы мне не идут. - Может быть, может быть. - Надо или их отращивать, и тогда - как-то укладывать, или еще проще – подстричься покороче! - Ну, я тебе как мастер могу сказать, что отращивать волосы тебе нет смысла. - Это почему? - Да потому что волосы у тебя не те – очень редкие, чтобы их отращивать. Чем такие волосы длиннее – тем сильнее видно, что они редкие, а это некрасиво. Поняла? - Я и сама всегда так думала. - И правильно. - Ну, так давай тогда – подстриги меня. Только по самому высшему классу! - Ну, это ты обижаешь, обижаешь меня, начальник. Фирма веников не вяжет… - … фирма веники плетет. Так мы договорились? - Договорились. А-а … Она хотела было привычно произнести «А зачем тебе это вдруг понадобилось?», но, вовремя вспомнив про только что пережитый тяжелый и неприятный инцидент, прикусила язык и лишь сказала про себя: «А все-таки я права – неспроста она губы-то теперь все время красит!» - Что ты говоришь? – переспросила ее Антон. - Да нет, ничего. Хотела спросить только, когда подстригаться-то будешь? - Да чем раньше – тем лучше. Хоть сегодня! - Ну уж нет, сегодня - поздно. Это надо при дневном свете делать, чтобы все хорошо было видно. Да и инструменты у меня дома не те. - Тогда – завтра? - Хорошо, давай завтра. С работы будешь идти и заходи. Часов так в пять вечера. Подойдет? - Да. Договорились. Зайду.
|