ЧЕРЕЗ РАССВЕТ (роман) Глава 29
- Откуда ты взялась? - улыбаясь, спросил Данила. - У меня обеденный перерыв, - ответила, смеясь, Антон. - Что хочу, то и делаю. - А откуда узнала, что Влад уезжает? - Странный ты! Я же сказала, что вчера стояла на лестнице, когда он ушел от тебя. Я все слышала. - Тоже решила его проводить? - Да, - засмеялась она, - но иначе, чем ты. - Ты всегда так внезапно появляешься и внезапно исчезаешь? - Женщина должна быть загадочной, - ответила Антон, смеясь. - А куда мы сейчас идем, загадочная ты женщина? - Мы идем в кафе, где ты угостишь меня мороженым. Ну, и поболтаем немного. - Поболтаем? - Ну, да. - Болтают ложкой в стакане, - сказал Данила. - Ты слышала эту историю об Иоанне Кронштадтском? - Нет. Не знаю, о чем ты говоришь. - Хочешь, расскажу? - Хочу. Но сначала скажи, кто такой этот Иоанн Кронштадский? - Кто такой? Святой. Великий русский святой. Ну, вроде старца Зосимы. - Ага, ясно. А что за история? - Жил он одно время в какой-то глухой деревне, а может просто приезжал туда лечить кого-то. И вот проезжают мимо этой деревни двое молодых щеголей из столицы, и один говорит другому: «Слушай, в этой деревне сейчас Иоанн Кронштадский живет. Давай заедем к нему, поболтаем с ним о том - о сем?». Ну и поехали. Подъезжают, заходят в дом, а Иоанн Кронштадский подносит тому, кто сказал «Давай, поболтаем с ним», стакан с чаем, кладет туда сахар, потом дает ему ложку, и говорит: «На, поболтай». Антон засмеялась. - Вот так он его пристыдил, - закончил Даниил. - Но ты же не Иоанн Кронштадский? - Я? Нет, конечно. - Но болтать попусту все равно не любишь. Так? - Да. - Не вопрос. Поговорим серьезно! - сказала весело Антон. - Ну, в таком случае, я даже согласен потратиться на мороженое! - пошутил, в свою очередь, Данила. - Так куда мы идем? - В кафе «Фонтан». Согласен? - Куда прикажете! - Вот и отлично. Они пришли в кафе, облюбовали столик у окна, и Даниил заказал мороженое, печенье и кофе. - Между прочим, я вчера полночи не спала, - сообщила Антон. - Почему? Что-нибудь случилось? - Нет, ничего не случилось. Просто думала. А потом еще и читала. Данила удивился. - Читала? - переспросил он. - Да. - И что же ты читала? - «Чайку-Джонатан» - не легла спать, пока не дочитала до конца. - Вот как! Я вижу, ты и вправду начинаешь просыпаться! - Значит, вчера ты мне не поверил? - Я верю только делам, Антон. Да и то - только до того момента, пока они не прекращаются. А слова - это всего лишь слова. - А тебе не кажется, что я могу и обидеться на тебя за это? - Не обижайся. Духовный путь суров - советую тебе усвоить это с самого начала. А чьи-либо пустые словеса лично мне совершенно никчему. Антон, не привыкшая к такого рода отповедям, с удивлением посмотрела на него. - Впрочем, - сказал он, - я не прав. - Нет, ты прав, - ответила Антон серьезно. - Прав. - Я прав вообще, но не прав в частности. В частности, по отношению к тебе. Ведь не успел я сказать тебе, что бы ты перечитала «Чайку», как ты, оказывается, это уже сделала. Молодец, Антон! - Не хвали, а то еще вдруг сама себе понравлюсь! - Не беспокойся - если и понравишься, то быстро разонравишься. Начало всегда бойкое и веселое, а вот потом… Понимаешь, стать учеником - это все равно, что пробежать марафон. - В каком смысле? - В духовном, конечно. - Что, так трудно? - Да. Прежде всего, нужна огромная духовная выносливость, которая на простом языке называется верой. - Во что нужно верить? - В себя. В Бога. В смысл жизни. В то, что все не напрасно. - Это трудно? - Да, довольно трудно. Особенно, когда ты одинок. - А что еще? - Еще? Еще нужна не менее колоссальная работоспособность. А также - упорство, воля, мужество. Любовь к людям, наконец! - Ну, уж с людьми-то я всегда смогу найти общий язык, - заметила Антон. - Я не о том, - возразил Данила. - Конечно, с людьми надо уметь ладить - без этого никуда. Но… - Но? - Но самое трудное - надо уметь и противостоять им. Ради их же Блага. Это-то, Антон, в основном, и называется на духовном языке «любовью к людям». - Зачем противостоять? - Затем, чтобы внедрить в их инертные сознания новое и лучшее. - Зачем? Пусть сами и внедряют! - Сами они никогда этого не сделают - в том-то и беда. А без нового и лучшего, без постоянного совершенствования жизнь просто остановится и умрет. Согласна с этим? - Да. - Причем, есть материальные новшества и усовершенствования (машины всякие и т.д.) - их внедрить относительно легко. А вот духовные истины - их внедрить очень и очень трудно. - А почему так? - Потому что это фундамент всего. Что труднее - перекрыть крышу, на которую сверху больше ничего не давит, или отремонтировать под огромным зданием фундамент? - Отремонтировать фундамент, конечно. - Вот как раз поэтому. - И как я поняла, ремонт фундамента мироздания - как раз дело учеников? - Ты верно поняла. Молодец! Она улыбнулась. - Видишь, - сказала она, - значит, не напрасно я сегодня ночью легла спать почти в четыре утра! - Не напрасно, - подтвердил с улыбкой Данила. - Скажи, а о чем это вы с Владом так долго разговаривали на вокзале? - спросила она.- Я наблюдала за вами. - С Владом? О его спектакле. - Это который про Леннона? - Угу. Или - не про Леннона. - Данька, ты опять? Я серьезно спрашиваю! - А я серьезно и отвечаю. Там ведь вся «изюминка» в том, что непонятно - Леннон этот Федор Кузьмич или не Леннон. - Да, там непонятно, - согласилась Антон. - Вот я ему и говорил, что если подразумевается, что это не Леннон, тогда спектакль - это обличение глупого «фэнства» по отношению к искусству. А если это, все-таки, Леннон, то… - То? - Вот тут, Антон, самое интересное. Мне даже на секунду показалось, что я начал догадываться, почему он - Влад - иногда выкидывает такие фокусы, как недавно с тобой или когда-то со мной. - Да? Почему? - Еще до конца не знаю, но подозреваю, что не зря он похож, правда - лишь внешне, на Джона Леннона. Похож, как ты считаешь? - Очень. Я еще в школе это заметила. - А Леннон, как оказалось, был довольно-таки неоднозначной фигурой. - Хулиганил? Я не ошиблась? - О, еще как! Так что ты не ошиблась. - Я почему-то хулиганов за версту отличаю. Уже много раз за собой это замечала. - Это, наверное, потому, что в ранней юности у тебя были дружки- хулиганы. Ты мне когда-то давно об этом рассказывала. - Да, наверное. Но я с ними давно уже разорвала всякие отношения. Не здороваюсь даже. - И правильно. - И как же хулиганил Джон Леннон? Расскажи. - Как хулиганил? Ужасно. У меня тут с собой книжка есть. Хочешь, прочту тебе кое-что? - Прочти. А потом еще дашь мне ее домой почитать. Хорошо? - Хорошо. Ну вот, например. Слушай. И он прочел ей следующее: «…после смерти Стью Сатклиффа Джон, чье поведение в Гамбурге всегда было, мягко говоря, странным, сделался еще более буйным, чем обычно. Он прогуливался по улице в одних трусах, мог выйти на сцену с сиденьем от унитаза на шее, или, присев с гитарой на край сцены, зажать между ног голову какой-нибудь девушки из первого ряда. Но самая скандальная выходка была припасена Джоном на Пасху. Жилище «Битлз» располагалось в квартире, выходившей окнами на «Стар-клуб», к которому с одной стороны примыкали церковь и вход в женский монастырь. Однажды утром, в Страстную пятницу…» - Подожди. Что такое «Страстная пятница»? - спросила Антон. - Как раз, день, в который распяли Иисуса Христа, - ответил Даниил. - Так вот, - продолжил он, - «однажды утром, в Страстную пятницу, когда монахини вышли из монастыря, направляясь в церковь, они вдруг замерли в полном оцепенении: с балкона квартиры, которую занимал Джон, свисало карикатурное изображение Иисуса Христа, распятого на кресте, выполненное в человеческий рост. И пока сестры не могли двинуться с места, пораженные таким святотатством, Джон принялся забрасывать их презервативами, заполненными водой. Затем, исчерпав боезапас, он расстегнул брюки и стал мочиться на монахинь с криком: «А вот и райский дождик, сестры мои!» Антон невольно покатилась со смеху, и даже Даниил не смог сдержать улыбки. - Я не улыбнулся бы, - сказал он, как бы извиняясь, - если бы хоть немного признавал церковь. Но Иисуса Христа я, конечно, признаю, поэтому не могу одобрить таких выходок Леннона. Антон смахнула слезу с глаз и перестала смеяться. - Конечно, - сказала она, - Это нехорошо. Я тоже в церковь не хожу, но зачем так издеваться над бедными верующими? Кто он такой, этот Джон Леннон! Данила взял другую книжку (это были уже упомянутые мемуары Мэй Пэнг под названием «Любить Джона») и негромко зачитал для Антона еще один отрывок: «… Когда мы вернулись в отель, Гарри Нильсон сказал: «Давайте искупаемся в фонтане». И, следуя его примеру, мы привычно переоделись в купальные костюмы. Встретившись у фонтана, мы увидели, что Гарри принес с собой бутылку со спиртным, несмотря на то, что мы собирались здесь, наоборот, «просыхать». - За наше здоровье, – сказал он, и, глотнув, передал «пузырь» по кругу. Джон тоже выпил. - Дерни еще, – сказал ему Гарри. - Джону уже хватит, – вмешалась я. Джон посмотрел на меня и нахмурился. Ему было весело, и он не хотел, чтобы я вмешивалась. Гарри дал ему бутылку, он выпил еще. Теперь уже половина бутылки была выпита. Гарри сказал: - Теперь пора искупаться. Он вошел в воду, а за ним и Джон. Когда же Гарри снова захотел передать бутылку со спиртным Джону, я решительно встала между ними. У меня вовсе не было намерения помешать ему заполучить эту бутылку, но ему показалось, что это так. Он повернулся и посмотрел на меня с обиженным выражением лица. Он был пьян и, я бы сказала, очень не в себе. И вот, медленно протянув вперед руки, Джон вдруг схватил меня за горло и принялся душить. Я закричала и попыталась вырваться, но он был невероятно силен. Все замерли. Видимо, никто не мог поверить своим глазам. И хотя это длилось всего нескольких секунд, но мне они показались вечностью. Наконец, Гарри «ожил» и попросту оторвал от меня Джона. Должна сказать, что убеждена в том, что Гарри в тот вечер спас мне жизнь. Я рванулась и убежала в наш номер в отеле. Позже пришли остальные. Гарри опять потянулся к бутылке, и я покачала головой. Джон, мило улыбнувшись, посмотрел на меня. К тому времени он был так пьян, что смотрел уже ничего не видящим взглядом. Потом он медленно подошел ко мне, поднял меня и швырнул через всю комнату - я с грохотом приземлилась у стены. Поднявшись, я в ужасе побежала в ванную и заперлась там. Я включила свет и осмотрела себя в зеркало. На шее были видны следы пальцев, а на спине синяки. Я была в шоке и впервые подумала о том, чтобы уйти от Джона. Я понимала, что он «не ведает, что творит», но в то же время я понимала и что опьянение не меняет человека, а лишь дает выход тому, что у него внутри. Мне пришлось признать, что эта склонность к убийству, которая всегда была в Джоне, была неотъемлемой частью его личности. Те, кто видел его пьяным, соглашались, что он был самым страшным пьяным из всех, кого они видели, и удивлялись той его физической силе, которая появлялась в нем, когда он был пьян. Как я могла жить с человеком, который был так опасен?» - Не хотела бы я, - сказала Антон, поморщившись, - оказаться на месте этой Мэй Пэнг. Да он бешеный какой-то, твой Джон Леннон! - Точней, не бешеный, а одержимый, - произнес в ответ Данила. - Как ты сказал? - не поняла его Антон. - Одержимый, - повторил Данила. - Все признаки этого налицо. - А что означает «одержимый»? Психбольной? - Нет, не совсем. Тут она вдруг спохватилась: - Данька, мы тут расселись с тобой, как на именинах, а кто за нас работать сегодня будет? Скорее! У меня всего две минуты обеденного перерыва осталось. Пошли! - Пошли. Они спешно собрались и вышли из кафе прямо на Курортный бульвар. - Погоди, - сказал Данила, заслышав из кармана брюк урчание своего мобильного телефона. - Мне кто-то звонит. Подожди еще секунду. - Хорошо. Но давай скорее! - Алло! Кто это? - Брат Данила, это ты? Как ты жив-здоров? - Сергей? Стамп? - просиял от удовольствия Даниил. - Да, я. Я сейчас в Ессентуках. Завтра хотим с одним местным диггером небольшую разведку в шахте произвести. Не присоединишься? - Я? - А что? Испугался, что ли? - Нет. - Давай, братишка! Соглашайся! Не упускай свой шанс. - Может, в другой раз? - Другого раза может очень долго не быть. Тебе нужен, на первый случай, опытный проводник - такой, как я. Иначе лучше туда и вовсе не соваться. А я скоро уезжаю домой. Так что решайся - сейчас или никогда. Ну что? - Сейчас! - Отлично. Тогда завтра в восемь утра на Лермонтовской. Ну, пока. - Пока. Нет, нет - погоди, Стамп! Еще секунду погоди. - Что там еще у тебя? - спросил Стамп добродушно. - Послушай, женщину одну можно взять с собой? - Женщину? Ну, это смотря какую женщину. - Ходила со мной на Бештау. - И как - не раскисла там? - Нет. - Ладно, бери. Но только под твою ответственность. Договорились? - Договорились. Пока! - Завтра в восемь. Пока. Все это было так неожиданно, что у Даниила перехватило дыхание. Отключив телефон, он застыл на месте, словно столб, потеряв на минуту всякую ориентацию во времени и пространстве. - Даня, что-нибудь случилось? - наконец, ласково спросила его Антон. Тот медленно повернулся к ней и с улыбкой ответил: - Нет, дорогая. За исключением того, что мы завтра с тобой снова идем в горы. Только на этот раз не на Бештау, а под Бештау! |